Он не мог им помочь. И себе он не мог помочь.
Он был здесь.
И они были здесь.
Он был голоден. Он не ел с начала поиска «Лэнса» после безнадежных исследований, почти четыре дня. Когда он покидал «Лэнс», на катере был обычный запас продовольствия, на два дня, не больше. Его желудок сводило от голода. И он устал. Господи, как он устал!
Додж посмотрел на их запрокинутые лица, на высокий изуродованный «Лэнс», который никогда не покинет эту планету, и подумал, что он самый одинокий человек во всей Вселенной.
— Ну правда, — громко произнес Чабот, — вы бы лучше сняли маску и шли бы себе. Снимите маску и уходите, или мы опрокинем катер, влезем и схватим вас.
Он стоял с улыбкой и ждал. Глядя на него. Додж подумал, что как ни смотри, но должны же сумасшедшие что-то есть, во всяком случае Чабот не похудел. Его передернуло от мысли, что они едят друг друга.
За спиной Чабота грациозно пошевелилась Мериэн, ее грация всегда возбуждала Доджа. Она сделала несколько шагов и уставилась на Руперта, все еще изображавшего статую посреди фонтана. Тот отодвинулся назад, его насупленные брови поползли вверх. Мериэн опрокинула его. И легла рядом…
Додж закрыл глаза. Мериэн и старый Руперт… Значит, женская страстность, которую он чувствовал в ней, нашла-таки, но слишком рано свою реализацию. Медленно тянулись черные минуты. Наконец Додж заставил себя открыть глаза и почувствовал мрачное, тупое облегчение. Руперт казался слегка потрепанным. Он вновь изображал фонтан, а Мериэн вновь сидела и рассматривала катер.
Чувство облегчения ушло, как бы все это ни было нелепо, оставляя черную дыру в его сознании и болезненную пустоту, а тихий лихорадочный голос убедил его, что все это первоклассная трагикомедия. Додж устало прислонился к тамбурному люку. Под маской было жарко, выступила испарина. Он почувствовал, что его трясет, внутри все сжимается, кулаки оказались рядом с маской, и он попытался засунуть их в рот; по лицу текли слезы.
— Считаю до трех, — крикнул Чабот. — Ра-а-аз!
Додж ощутил во рту привычный вкус крови.
Окружающие подхватили счет как песню, продолжая:
— Два-а-а-а!
Додж согнулся у люка и заплакал, как ребенок.
— Три!
Во главе с Чаботом они окружили катер, дикими криками подстегивая дисциплину. Они стали раскачивать катер. Додж стремительно взбежал по лестнице. Он перегнулся через оба кресла, чтобы включить гиро-контроль. Гиро загудел, заработал, и колебания прекратились. И тут Додж услышал хохот. Он вовремя спустился по лестнице в тамбур и ударил по грязным пальцам, ухватившимся за край люка, чтобы его отжать. Человек с воем упал. Глядя сквозь прозрачный люк. Додж узнал де Сильву, стоявшего на плечах других людей.
Де Сильва лежал на траве и цедил сквозь зубы:
— Ты, чертов капитан, ты сломал мне руку.
Из-за угла дома появилась женщина, Сюзен Мей Ларкин, нобелевский лауреат в области физики. Она не шла, а прыгала. В одной руке она держала букет неизвестных цветов и прикрывала им свое лицо. Ноги вместе, присела и прыгнула. Ноги вместе, присела, прыгнула! Огромный, похожий на медведя мужчина, один из тех, кто обслуживал двигатель, ухмыляясь, вышел за ней из-за угла. Он грубо схватил ее за руку и повел назад. Она продолжала прыгать.
Негромкие, высокие звуки, производимые ударением друг о друга чайниками, кастрюлями и другими предметами кухонной утвари с «Лэнса», неслись из темноты грубо вытесанного занавешенного окна. Явная периодичность позволяла предположить, что это музыка. За катером на всю деревню женский голос в самом верхнем регистре немелодично стал выводить: «Ла-ла-ла». Поющие дети смолкли и прислушались.
Додж произнес ровным голосом:
— Чабот, иди сюда.
Чабот покачал головой.
— А вы меня сделаете сумасшедшим. Ну нет!
— Я не собираюсь делать тебя сумасшедшим, — терпеливо сказал Додж. — Вспомни, Чабот, я все еще капитан «Лэнса». Иди сюда. Я лишь хочу…
Он остановился, не зная, что говорить дальше. Хочет чего? Лекарства от безумия у него нет. Чабот там внизу думает, что оно есть, и боится, но лекарства нет. Использовать Чабота как заложника, а потом? Зачем? Угрозой смерти Чабота он может заставить их принести ему поесть. Но кислородные запасы в резервуарах катера не сохранятся вечно. Даже неделю. И они могут отречься от Чабота или забыть о нем, и угроза Доджа будет бесполезной. Да и Чабот не собирается выходить на передний план.
Что он мог сделать?
— Ладно, — произнес Додж. — Оставайся там.
— Я так и делаю, — улыбнулся Чабот.
Не так уж и глупо, думал Додж. Для безумного он рассуждает довольно логично.
Вращение Смертельной передвинуло тень катера по периметру толпы, как огромную стрелку гигантских часов, отсчитывающих чужеземные минуты на улыбающихся с безумными глазами людях.
Его сознание взорвалось от неожиданного, чисто физического толчка. Он должен что-то сделать. Не что-то разумное и нужное, что могло бы улучшить его положение, ничего подобного сделать было нельзя. Но просто что-нибудь. Его рассудок требовал действий.
— Я разнесу на куски вашу идиотскую деревню, — сказал он помертвевшим голосом. — Разнесу протонными пушками!..
— Ты не сможешь, — сказал Чабот. — Мы уже думали об этом, — не поворачиваясь, он коротко приказал. — Джонс!..
Из толпы выбежал Нед Джонс, стюарт и ученик кока. Гибкий, стройный, молодой, он прыгнул на широкий опорный край правого стабилизатора.
Побалансировав здесь, он нашел устойчивое положение выше, в чаше радара. Закрепившись, он наклонился вперед к гладкому борту катера и подпрыгнул. Его голова оказалась на одном уровне с большим овальным стволом протонной пушки. Возможно, он упал бы назад, но он всунул руку в жерло. Его тело повисло. Под тяжестью Джонса жерло на дюйм сдвинулось вниз и остановилось. Рука с хрустом сломалась. Джонс висел и кричал от боли.