— Я… я…
— Ты ведь выгонял меня отсюда. Помнишь?
— Д-да… но я…
— Гляди сюда! — Бак только сказал — и револьвер появился у него в руке, тут как тут, а сам и рукой не шевельнул, ни на дюйм.
Я смотрел на Бака: рука его лежала на стойке у стакана, и вдруг револьвер очутился в ней, нацеленный прямо в живот Меннера.
— Понимаешь, — сказал Бак, ухмыляясь и глядя на искаженное страхом лицо Меннера, — я могу влепить пулю, куда захочу. Показать?
Его револьвер рявкнул, пламя сверкнуло над стойкой, и на зеркале за стойкой появилась черная дырка с паутиной трещин.
Меннер стоял, а кровь стекала ему на шею с разорванной мочки уха.
Револьвер Бака снова рявкнул — и другая мочка Меннера окрасилась кровью. А револьвер Бака был уже в кобуре — он попал туда с той же скоростью, как и выскочил.
— Ну, пока хватит, — сказал Бак. — Выпивка хороша, и, сдается мне, должен же кто-то мне подавать ее, а ты, старый осел, больше всего годишься для такой работы.
Он больше и не глянул на Меннера. Старик, весь дрожа, прислонился к полке за стойкой, две красные струйки стекали ему на шею, заливая воротник рубашки. Я видел, как ему хочется дотронуться до пораненных мест, узнать, что там и как, но он боялся поднять руку.
Бак уставился на маленького человечка в городском костюме, сидевшего у окна. Тот повернулся на звук выстрелов и сидел, глядя прямо на Бака. Стол перед ним был мокрым: видно, резко повернувшись, незнакомец разлил свою выпивку.
Бак оглядел шикарный костюм парня, его маленькие усики и ухмыльнулся.
— Пошли, — сказал он мне, взял стакан и слез с табуретки у стойки. — Узнаем, что это за франт.
Бак пододвинул стул и сел лицом к входной двери, да и окно он мог так видеть.
Я взял другой стул и тоже подсел к незнакомцу.
— Хорошая стрельба, верно? — спросил Бак у маленького франта.
— Да, — сказал тот. — Отличная стрельба. Признаюсь, она меня просто поразила.
Бак грубо захохотал.
— Она и старое чучело поразила, — он повысил голос: — Скажи, Меннер, ведь ты поражен?
— Да, сэр, — полным боли голосом ответил Меннер из-за стойки.
Бак с ног до головы оглядел парня. Его наглые глаза шныряли вниз и вверх: по шикарному жилету, полоске галстука, острому личику с узким ртом, усиками и черными глазами. Он долго-долго смотрел ему в глаза, а тот, казалось, ничуть не испугался.
Бак глядел на маленького франта, а маленький франт глядел на Бака. Так оно продолжалось некоторое время, а потом Бак опустил глаза. Он пытался держаться — как и до этого — с наглой настороженностью. Да только плохо ему это удавалось.
— Ты кто, мистер? — хмуро и злобно спросил он. — Никогда не видел тебя в здешних местах.
— Меня зовут Джэкоб Прэтт, сэр. Я направляюсь в Сан-Франциско и дожидаюсь здесь вечернего поезда.
— Торговец?
— Простите?
Лицо Бака вмиг стало угрожающим.
— Ты слышал меня, мистер. Ты торговец?
— Я слышал вас, молодой человек, но я ничего не понимаю. Вы хотите знать, не музыкант ли я, играющий на барабане?
— Нет же, проклятый осел! Я хочу знать, чем ты торгуешь? Ядовитыми снадобьями? Выпивкой? Мылом?
— Что вы… Я ничем не торгую. Я профессор, сэр.
— Ну и ну, будь я проклят! — Бак поглядел на него с некоторой опаской. — Перфессор, а? И чего же?
— Психологии, сэр.
— Чего это?
— Это наука о поведении человека, о причинах, толкающих его на те или иные поступки.
Бак прямо заржал, и снова в его голосе появилось рычание.
— Ну, перфессор, ты попал туда, куда надо. Я покажу тебе самую настоящую причину, почему люди поступают так или иначе! Перво-наперво, я и есть та главная причина в этом городе… Ха-ха!
Его рука лежала на столе — и вдруг «писмейкер» очутился в ней, нацеленный прямехонько в четвертую пуговицу профессорова жилета.
— Ну, понял?
Маленький человечек глаза вытаращил.
— Да, да, — сказал он и уставился на револьвер, как загипнотизированный.
Чудно, да и только. Он ничуть не испугался, а только вроде как сгорал от любопытства.
Бак опять уставился на профессора с той же настороженностью, что и прежде. С минуту он сопел, кривя рот.
Потом сказал:
— Вы образованный человек, верно? Думаю, много выучили всего. Или не так?
— Да, я полагаю, что так.
— Ну вот…
И снова Бак вроде замялся. Револьвер в его руке опустился, и дуло уткнулось в стол…
— Вот что, — сказал он, медленно, — может, вы скажете мне, как это, черт возьми…
Он умолк, и профессор сказал:
— Вы хотели сказать…
Бак глядел на профессора, его вытаращенные глаза сузились, глупая ухмылка бродила по зверской роже.
— Вы скажете мне, что тут правда, а что вранье, с моим револьвером?
— Но зачем здесь револьвер? Разве его присутствие меняет что-нибудь?
Бак постучал тяжелым стволом по столу.
— Эта штука меняет чертову уйму вещей. Будете спорить?
— Только не с револьвером, — спокойно сказал профессор. — Он всегда побеждает. Однако я намерен беседовать с вами, если только будете говорить вы, а не револьвер.
Я был прямо потрясен профессоровой храбростью: того и гляди, Бак потеряет терпение и начнет разбрасывать свинец.
Но тут вдруг револьвер Бака снова оказался в кобуре. Я заметил, что профессор опять словно удивился.
— Нервы у вас будь здоров, перфессор, — сказал Бак, блудливо ухмыляясь. — Может, вы как раз и знаете то, что мне нужно.
Как Бак ни пыжился, все равно было видно, что профессор снова побил его, словами — против револьвера, глазами — против глаз.